Неточные совпадения
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в
покое,
не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что
не мог ничего сам решить,
не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Но княгиня
не понимала его чувств и объясняла его неохоту думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому
не давала ему
покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к себе Левина. — Я ничего
не знаю, княгиня. Делайте, как хотите, — говорил он.
Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие
покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем, что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
— Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя, никого
не знаю, кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне
не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в
покое!
Молчалин! как во мне рассудок цел остался!
Ведь
знаете, как жизнь мне ваша дорога!
Зачем же ей играть, и так неосторожно?
Скажите, что у вас с рукой?
Не дать ли капель вам?
не нужен ли
покой?
Пошлемте к доктору, пренебрегать
не должно.
—
Не узнаю, — ответил Лютов и, шумно вздохнув, поправился, сел покрепче на стуле. — Я, брат, из градоначальства, вызывался по делу об устройстве в доме моем приемного
покоя для убитых и раненых. Это, разумеется, Алина, она, брат…
Но он тоже невольно поддавался очарованию летней ночи и плавного движения сквозь теплую тьму к
покою. Им овладевала приятная, безмысленная задумчивость. Он смотрел, как во тьме, сотрясаемой голубой дрожью, медленно уходят куда-то назад темные массы берегов, и было приятно
знать, что прожитые дни
не воротятся.
—
Не верьте ему, — кричала Татьяна, отталкивая брата плечом, но тут Любаша увлекла Гогина к себе, а Варвара попросила девушку помочь ей; Самгин был доволен, что его оставили в
покое, люди такого типа всегда стесняли его, он
не знал, как держаться с ними.
— Нет,
не оставлю! Ты меня
не хотел
знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад.
Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает. Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом
покое,
зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и
не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что
не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он
не узнает, как это сделается,
не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос,
не с ленью,
не с грубостью,
не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
— Оттреплет этакий барин! — говорил Захар. — Такая добрая душа; да это золото — а
не барин, дай Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой
не знаю, отроду дураком
не назвал; живу в добре, в
покое, ем с его стола, уйду, куда хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий и можедом! А вы-то с своим…
— Видишь, и сам
не знаешь! А там, подумай: ты будешь жить у кумы моей, благородной женщины, в
покое, тихо; никто тебя
не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить, как соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто
не будет. Двое ребятишек — играй с ними, сколько хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что здесь платишь?
Все это происходило, конечно, оттого, что он получил воспитание и приобретал манеры
не в тесноте и полумраке роскошных, прихотливо убранных кабинетов и будуаров, где черт
знает чего ни наставлено, а в деревне, на
покое, просторе и вольном воздухе.
Но фантазия требовала роскоши, тревог.
Покой усыплял ее — и жизнь его как будто останавливалась. А она ничего этого
не знала,
не подозревала, какой змей гнездился в нем рядом с любовью.
— А ведь в сущности предобрый! — заметил Леонтий про Марка, — когда прихворнешь, ходит как нянька, за лекарством бегает в аптеку… И чего
не знает? Все! Только ничего
не делает, да вот
покою никому
не дает: шалунище непроходимый…
— Да, «ключи», — вдруг ухватилась за слово бабушка и даже изменилась в лице, — эта аллегория — что она значит? Ты проговорился про какой-то ключ от сердца: что это такое, Борис Павлыч, — ты
не мути моего
покоя, скажи, как на духу, если
знаешь что-нибудь?
— Долго рассказывать… А отчасти моя идея именно в том, чтоб оставили меня в
покое. Пока у меня есть два рубля, я хочу жить один, ни от кого
не зависеть (
не беспокойтесь, я
знаю возражения) и ничего
не делать, — даже для того великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше
знать ничего
не хочу.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я захотела
узнать ее, увидать ее, я хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и
знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и
не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла
покой и радость…
— Да, ваша мать
не была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо
знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства
не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог
знает; во всяком случае, вам будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в
покое; но я вам говорю, что это будет
не надолго. Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?
Впрочем, мы
знаем пока только, что это было натурально со стороны Верочки: она
не стояла на той степени развития, чтобы стараться «побеждать дикарей» и «сделать этого медведя ручным», — да и
не до того ей было: она рада была, что ее оставляют в
покое; она была разбитый, измученный человек, которому как-то посчастливилось прилечь так, что сломанная рука затихла, и боль в боку
не слышна, и который боится пошевельнуться, чтоб
не возобновилась прежняя ломота во всех суставах.
— В таком случае… конечно… я
не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости;
знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык; по семнадцатому году поступил в полк, у меня нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в
покое, черт с ним совсем…
— Как есть каторжный: ни днем, ни ночью
покоя не знаю.
Харитина упала в траву и лежала без движения, наслаждаясь блаженным
покоем. Ей хотелось вечно так лежать, чтобы ничего
не знать,
не видеть и
не слышать. Тяжело было даже думать, — мысли точно сверлили мозг.
Наш род был богатый и древний,
Но пуще отец мой возвысил его:
Заманчивей славы героя,
Дороже отчизны —
не знал ничего
Боец,
не любивший
покоя.
Беспрерывно осведомлялся,
не нужно ли ему чего, и когда князь стал ему наконец замечать, чтоб он оставил его в
покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно на цыпочках к двери и всё время, пока шагал, махал руками, как бы давая
знать, что он только так, что он
не промолвит ни слова, и что вот он уж и вышел, и
не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть часа являлся опять.
—
Не знаю: ему очень нужен
покой, — отвечала Лиза, кладя конец разговору.
— Нет, это обидно! Я, как мать,
покоя себе
не знаю, все присовокупляю, все присовокупляю… кажется, щепочку на улице увидишь, и ту несешь да в кучку кладешь, чтоб детям было хорошо и покойно, да чтоб нужды никакой
не знали да жили бы в холе да в неженье…
— Слышал, братец, слышал! Только
не знал наверное, ты ли: ведь вас, Щедриных, как собак на белом свете развелось… Ну, теперь, по крайней мере, у меня протекция есть, становой в
покое оставит, а то такой стал озорник, что просто
не приведи бог… Намеднись град у нас выпал, так он, братец ты мой, следствие приехал об этом делать, да еще кабы сам приехал, все бы
не так обидно, а то писаришку своего прислал… Нельзя ли, дружище, так как-нибудь устроить, чтобы ему сюда въезду
не было?
— Чего думать! Целый день с утра до вечера точно в огне горим. И в слякоть и в жару — никогда
покоя не знаем. Посмотри, на что я похожа стала! на что ты сам похож! А доходов все нет. Рожь сам-двенадцать, в молоке хоть купайся, все в полном ходу — хоть на выставку, а в результате… триста рублей!
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, — как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и
не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица
не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет
покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог
знает на что решиться.
К счастию, лечивший его доктор,
узнав отношения лиц и поняв, кажется, отчего болен пациент, нашел нужным, для успеха лечения, чтоб невеста
не тревожила больного и оставляла его больше в
покое, больше одного.
Подхалюзин. Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение. Я посторонний человек,
не родной, а для вашего благополучия ни дня ни ночи себе
покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него отдают барышню, можно сказать, красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает, ну есть ли в нем душа после всего этого?
Не знаю, что сталось со мною,
Сегодня мой дух так смущен,
И нет мне ни сна, ни
покоюОт песни минувших времен.
С тех пор как тебе стало четыре года, я
покоя от тебя
не знаю.
Впрочем, и она оставляла его в
покое, довольствуясь им как отличным танцором. И, пожалуй, Александров
не без проницательности думал иногда, что она считает его за дурачка. Он
не обижался. Он отлично
знал, что дома, в общении с товарищами и в болтовне с хорошо знакомыми барышнями у него являются и находчивость, и ловкая поворотливость слова, и легкий незатейливый юмор.
На прямой же вопрос Виргинского: «Надо идти или нет?» — опять вдруг начал умолять, махая руками, что он «сторона, ничего
не знает и чтоб оставили его в
покое».
Эти беседы
не давали мне
покоя — хотелось
знать, о чем могут дружески говорить люди, так
не похожие один на другого? Но, когда я подходил к ним, казак ворчал...
Бабушка была женщина самая простая и находилась в полном распоряжении у своих дочерей; если иногда она осмеливалась хитрить с Степаном Михайловичем, то единственно по их наущению, что, по неуменью, редко проходило ей даром и что старик
знал наизусть; он
знал и то, что дочери готовы обмануть его при всяком удобном случае, и только от скуки или для сохранения собственного
покоя, разумеется будучи в хорошем расположении духа, позволял им думать, что они надувают его; при первой же вспышке всё это высказывал им без пощады, в самых нецеремонных выражениях, а иногда и бивал, но дочери, как настоящие Евины внучки,
не унывали: проходил час гнева, прояснялось лицо отца, и они сейчас принимались за свои хитрые планы и нередко успевали.
В это десятилетие у них родились сын и дочь, и они начали тяжелеть
не по дням, а по часам; одеваться
не хотелось им больше, и они начали делаться домоседами, и
не знаю, как и для чего, а полагаю — больше для всесовершеннейшего
покоя решились ехать на житье в деревню.
Татьяну Власьевну Косяков оставлял долго в
покое, но тем тяжелее доставалось бедной Нюше, с которой он начал обращаться все хуже и хуже. Эти «семейные» сцены скрыты были от всех глаз, и даже Татьяна Власьевна
не знала, что делается в горницах по ночам, потому что Павел Митрич всегда плотно притворял двери и завешивал окна.
Шалимов. Э! Что усы! Оставим их в
покое. Вы
знаете пословицу: с волками жить — по-волчьи выть? Это, скажу вам, недурная пословица. Особенно для того, кто выпил до дна горькую чашу одиночества… Вы, должно быть, еще
не вполне насладились им… и вам трудно понять человека, который… Впрочем,
не смею задерживать вас…
О! кто мне возвратит… вас, буйные надежды,
Вас, нестерпимые, но пламенные дни!
За вас отдам я счастие невежды,
Беспечность и
покой —
не для меня они!..
Мне ль быть супругом и отцом семейства,
Мне ль, мне ль, который испытал
Все сладости порока и злодейства,
И перед их лицом ни разу
не дрожал?
Прочь, добродетель: я тебя
не знаю,
Я был обманут и тобой,
И краткий наш союз отныне разрываю —
Прощай — прощай!..
От утра до ночи все на ногах,
покою не знаю, а ночью лежишь под одеялом и боишься, как бы к больному
не потащили.
— «Я, моя мать и отец — все верующие и так умрем. Брак в мэрии —
не брак для меня: если от такого брака родятся дети, — я
знаю, — они будут несчастны. Только церковный брак освящает любовь, только он дает счастье и
покой».
Львов. Допустим, что это правда. Теперь далее. Самое главное лекарство от чахотки — это абсолютный
покой, а ваша жена
не знает ни минуты
покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее.
Феона. Мученик, матушка, одно слово. Страстотерпец. Один за всех дело делает,
покою не знает; а кроме брани, себе ничего
не видит.
— Молчи, лежебока… Ты вот все бока пролежал, только и
знаешь, что на солнышке греться, а я-то с утра
покоя не знаю: на десяти крышах посидела, полгорода облетела, все уголки и закоулки осмотрела. А еще вот надо на колокольню слетать, на рынке побывать, в огороде покопать… Да что я с тобой даром время теряю — некогда мне. Ах как некогда!
— А я
не знаю. Оставь меня в
покое.
На другой день взяли Настю к допросу; после нее допрашивали Степана. Они оба разбились в показаниях, и еще через день их перевели в острог. Идучи с Степаном, Настя уговаривала его
не убиваться, но он совсем был как в воду опущенный и даже
не обращал на нее никакого внимания. Это больше всего огорчало Настю, и она
не знала ни дня, ни ночи
покоя и недели через две по прибытии в острог родила недоношенного, но живого ребенка. Дитя было мальчик.
Зоя. Зачем вы трогаете моего мужа, оставьте нас в
покое. Наше безмятежное счастье никому
не мешает. Я
не горжусь своим мужем, хотя и имела бы право. Я
знаю, что
не стою его и счастьем своим обязана
не себе,
не своим достоинствам, которых у меня мало, а только случаю. Я благодарю судьбу и блаженствую скромно.